Часть 2. Память: своя, чужая и телефонная

Несомненно, это нужно хорошенько переварить, и желательно, чтобы желудок в это время тоже  что-нибудь переваривал.

Комнатка была маленькая и компактная: мебель выезжала из стены, а при необходимости полностью исчезала в ней – в такие моменты казалось, что прожорливый серый рот проглатывал неугодные ему белоснежные предметы, затягивая их в темноту. На это можно было смотреть бесконечно, и Макс смотрел, каждые три секунды нажимая на кнопку.

Он сидел в серой футболке и чёрных домашних штанах на тёплом полу и нервно постукивал пальцами по корпусу телефона, память которого немилосердно почистили.

«Хорошо хоть, не мою», – со вздохом сожаления по достижениям в играх подумал парень. Он еле выкрутился на этот раз, удача не миловала его сегодня. Удалось отвоевать ноутбук, пообещав подключить его к общей сети под надзором, а вот со вторым гаджетом он сейчас прощался – Вальтер пообещал забрать его утром и отдать, когда пройдёт месяц. Интерес к этому ящику Пандоры (хотя на карте отсек почему-то назывался коробкой Шрёдингера) чуть не стоил ему шанса получить блестящую практику с дальнейшим трудоустройством, но не это его сейчас беспокоило.

Он погрузил руку в пакет с солёными крекерами и прикрыл на секунду глаза, воспроизводя в голове картину: небольшая светлая комнатка с дверью (видимо, в ванную), шкаф, до краёв набитые книжные полки, стол, стул и кровать, где лежит похожая на фарфоровую фигурку девушка. Лежит невесомо и беззащитно, отвернувшись к стене и поджав ноги. Белая футболка почти сливается по цвету с кожей и волосами, маленькие пальцы с прозрачными ноготками обнимают сгиб локтя, голые ноги до колена скрыты в складках серо-голубого одеяла.

Условия земные, теплые.

«Зачем держать здесь человека?» – подумал Максим и приложил руку к стеклу, поддавшись неясному порыву прикоснуться, и вдруг девушка неспешно повернулась и посмотрела на него.  

Дыхание у него перехватило и тогда, и сейчас при воспоминании о похожих на ледышки бледно-голубых глазах, обладающих мутным, медленно сосредотачивающимся взглядом; о почти незаметных белесых бровях и потрескавшихся губах.

Макс ел крекеры и не чувствовал их вкуса, равно как не слышал свиста, с которым мебель статично исчезала и появлялась из стены.

Он помнил её вблизи, каждый изгиб лица, каждую линию тела, помнил, как губы приоткрылись, складывая какие-то буквы, но не смог услышать из-за стекла, и рука с пропуском сама собой потянулась к панели возле двери.

Та пикнула, а потом пикнула ещё раз, потому что по ней провели другим пропуском, и Максим обнаружил позади себя разгневанного Вальтера.

Его память спасло только то, что он, оправдываясь и иногда переходя в наступательную тактику, сболтнул, мол, «и вообще, что среди всех этих горгон и химер (он кривил голосом, произнося эти слова) делает человек?!».

Эти клички он вычитал в секретных документах, и Вальтер всё понял, а потом внезапно сообщил, что как раз искал кого-нибудь, кто подменит его в монотонных опытах, и что для Максима это шанс искупить свою вину. Чёрт его знает, что было на уме у учёного в этот момент, и почему он вдруг решил диаметрально изменить меры, которые обычно грозят нарушителям – на прямой вопрос он ответил крайне туманно, как и подобает таинственным-безумным-гениальным-учёным-в-вакууме. Что-то вроде: «настойчивость, желание и смекалка – ценные качества, ради которых стоит рискнуть» и ещё что-то, что, наверное, должно было польстить Максиму.

Конечно же, он согласился, но то, что ему рассказали, до сих пор не могло как следует уложиться в голове.

Юноша знал, что за пределами солнечной системы астронавты обнаружили гораздо больше живых существ, чем сообщили официально. Не знал он следующего: обитаемая планета, с которой привезли те образцы, которые представили обществу и заселили в специальный зоопарк, была в действительности единственной обнаруженной людьми.

Тех, которые сейчас находятся в «коробке Шрёдингера», Центр обнаружил на Луне среди обломков потерпевшего крушение космического корабля – их спасли капсулы, в которых инопланетяне находились в анабиозе. Все, как один, были агрессивны и способны без труда за несколько секунд убить человека.

Судя по крупицам  информации, которые удалось извлечь и расшифровать (на это ушло удивительно мало времени),  хозяева корабля были гуманоидами из отдалённой части космоса. Они летели, чтобы оставить опаснейших существ их галактики в наиболее удалённом месте для их изоляции, однако по причинам, оставшимся для землян неизвестными, корабль упал, и все, кто не были в капсулах, погибли.

Таким образом, идеальные машины для убийства спасли их же тюрьмы, хотя у землян всё ещё не было полной уверенности, что некоторые из них не выжили бы на Луне.

А из хозяев корабля осталась только трёхмесячная девочка, которую, вероятно, просто не было смысла выводить из глубокого сна. Бодрствующий ребёнок – помеха.

Когда она впервые заплакала от голода, кормилица и все, кто был поблизости, разлетелись по сторонам и потеряли сознание, а девочка зависла в воздухе. Когда они очнулись, бутылочка поила её сама по себе.

«Каждый раз, когда она была голодна, напугана или огорчена ещё чем-то, вокруг происходило черти что, найти человека, готового ухаживать за ней, становилось всё труднее, – рассказывал Вальтер. – Пока выяснили, в чём дело, все уже считали её опасной. Кира устроена приблизительно как человек, за исключением того, что у неё совершенно невероятно устроена нервная система. Дело в том, что импульсы, которые зарождаются и проходят внутри человека и других животных, не могут выходить за пределы их тел. А у неё они способны перерождаться в поле, которое может взаимодействовать с окружающим миром. Иными словами, это как телекинез, но его возможности могут быть гораздо шире, чем мы представляем. К сожалению, она была ещё слишком мала для того, чтобы контролировать свои способности. Такие «выбросы» сил стали случаться чаще и чаще, когда она начала проявлять  эмоции – сигналы, которые позволяют нам испытывать чувства, активировали в ней поле, и оно, ничем не сдерживаемое, крушило всё подряд, и сила волны росла, а научить её управлять тем, что сами не до конца понимаем, мы не могли. Возможно, нам пришлось бы снова погрузить её в анабиоз и снизить до минимума возможности исследований, но в лабораториях по разработке антидепрессантов тогда тестировался препарат, позволяющий сделать отделы головного мозга, отвечающие за приём эмоций, на девяносто пять процентов невосприимчивыми к ним. Кажется, это было как-то связано с программой по созданию идеальных сотрудников сферы безопасности. Мы попробовали, и у нас это получилось. Однако в результате вышло так, что и способность свою она может использовать едва ли на десятую часть от потенциала, да и вообще препарат делает её заторможенной и… скажем, слабо закреплённой за этим миром. К тому же, так как справляться с эмоциями она так и не научилась, даже сейчас мы не можем позволить себе прекратить давать ей это лекарство – неизвестно, волна какой силы может вырваться, если Кира вдруг ощутит что-нибудь хоть сколько-нибудь серьёзное, к тому же, препарат неизбежно вызывает привыкание, как наркотик. Получается, что изучать  её способность мы можем только на самом примитивном уровне, пока её потенциал под контролем».

«Как будто пользователь запретил в настройках присылать себе сообщения», – невольно и, наверное, не очень верно провел аналогию Максим, услышал скрип не привыкшего к таким нагрузкам стола и, наконец, отвлёкся от размышлений.

Он оглядел свою комнатку, и взгляд задержался на серебристом лаптопе с чёрным экраном – тот давно ушёл в спящий режим, отчаявшись дождаться хозяина, который от нетерпения забыл его выключить перед уходом. Его старый добрый друг отдыхал и не знал, что от этой экскурсии Максим получил кое-что неожиданное.

Сегодня двадцать первое, а это значит, что он может что-нибудь попросить у Благодетеля. Но сейчас ему ничего такого не нужно, что он не сумел бы достать сам, а обращаться к нему с детства казалось… Несправедливым.

Макс сел по-турецки, сложил руки на груди и вжался спиной в стену, нахмурившись. Есть такие воспоминания, от которых становится неловко и через год, и через пять лет, и через двадцать.

«А почему Максиму подарки приходят не только на Новый Год? Чем он лучше нас?» – отчётливо прозвучал в голове детский голос, и дыхание в груди замерло. Другой голос, постарше, ответил, так же ясно и разборчиво:

 «Максу просто повезло, что кто-то о нём заботится. Это не его вина, и если кто-нибудь вздумает лезть на него из-за этого, то ему не повезёт вдвойне».

От этих голосов из прошлого юноша нахмурился и зябко поёжился. Иногда малодушно хотелось забыть.

Понимание, что он лучше, пришло позже, с годами – видимо, подсознательно Максим тогда уже знал, что если он будет источать чувство собственного превосходства, то попросту не выживет среди сердитых брошенных детей, таких же, как и он, но менее удачливых.

Неприятные воспоминания из дальнего прошлого вытеснили более свежие, чему Макс был благодарен.

«У меня есть перечень тестов, которые с ней нужно проводить в определённые дни. Она от них быстро устаёт, поэтому сеансы короткие, но ты позволишь мне не отрываться от более важных дел и не терять концентрации. Помимо этого у тебя будет и другая работа, не переживай. Я вижу, что ты заинтересован, можешь не изображать, что думаешь над ответом».

Да, он согласился, потому что хотел больше узнать об этой девушке. О том, каково жить, не испытывая эмоций. Ему казалось, что за то, чтобы оказаться на его месте, отдал бы почку любой уважающий себя психолог или нейробиолог, и ему льстила эта мысль.

«Понаблюдать, что представляет из себя разум, лишённый способности чувствовать» – звучит заманчиво (хотя и немного дёшево). Тем более, что он амбициозно прочил себя в психологи-любители.

Так он себя убеждал.

«Интересно, что она мне говорила?» – с этой мыслью Максим упал на кровать и подложил руки под голову.

Его мучило смутное беспокойство, какое часто возникает на новом месте. Даже если старое ничего не значит.

<<   >>

содержание